Два дня рядом с адом (+фото)

Просмотров: 4091

Автор: Марина Соколова
Выпуск:

Корреспондент “МК” в Смоленске” в течение двух суток дежурила у аэродрома “Северный”, где произошла ужаснувшая весь мир авиакатастрофа.

Первый кордон
Субботнее утро выдалось хмурым, очень не хотелось просыпаться и выходить на улицу. Около 11 часов утра раздался телефонный звонок. Знакомый спасатель успел только крикнуть в трубку: “Марина, возле “Северного” упал самолет с польским президентом”. Минут пять просто пыталась осознать. Потом начала звонить, редактору, пресс-службам, знакомым журналистам и в такси.
“Самолет упал? - рассмеялась знакомая. - Да ты с ума сошла? Я живу рядом с “Северным”, я бы уже давно это услышала, а у нас ни дыма, ни грохота. Тем более с польским президентом. Над тобой решили пошутить, успокойся и сиди дома!”
Нет, этот человек не мог врать, тем более на такую тему. Начинаю искать в Интернете, точно ли во главе польской делегации летел Лех Качиньский? Мероприятие в Катыни, на которое направлялся президент, было широко анонсировано. Одной из первых отреагировала на трагедию “Википедия”. Еще не успели дать точную информацию о количестве погибших и пассажирах злополучного ТУ-154, а в статье про польского президента уже поставили дату смерти - 10 апреля 2010 года.
- Девушка, машину вызывала, скоро будет?
- Едет.
- Пожалуйста, поторопите водителя, очень срочно, очень важно!
- Ничем не могу помочь, машина едет.
Около поворота с Кутузова на улицу Автозаводская стоит первый кордон. Дальше на машине нельзя.
“Чуть дальше KIA-центра, практически на краю дороги, но тебя туда не пустят, оцепление слишком серьезное, - выкроив свободную минутку, говорит по телефону спасатель. - Здесь ужас, не надо тебе это видеть”. На вопрос, есть ли выжившие, собеседник едва сдерживает эмоции: самолет разлетелся на куски, вариантов просто нет. Но надежда еще теплится. Набираю знакомого медика, который должен дежурить в больнице. “Да, нас сначала предупредили, что нужно готовиться к приему большого количества пострадавших в реанимационное отделение, - говорит Дима. - Но практически сразу дали отбой. Там спасать некого. Если повезут - только в морг”.
Добегаю до следующего круга оцепления напротив дома №15 по улице Кутузова. Здесь уже толпится народ. На обочинах припаркованы машины. За оцеплением - только милиция, спасатели и всего несколько людей в штатском.
- Девушка, стойте, туда нельзя! - ко мне направляется милиционер.
- Я журналист, - показываю удостоверение.
- Вас, таких журналистов, здесь толпа целая. Сказано: никого не пускать. Отойдите.
Среди своих смоленских коллег замечаю группу потерянных, испуганных людей с камерами, объективами и микрофонами. Пока польская речь для нас звучит непривычно. Уже к концу дня мы научимся понимать друг друга, и поляки станут нам как родные.
- Дежурство пожарных расчетов началось с самого утра, - находит минуту, чтобы ответить, знакомый из МЧС. - Ждали прилета польской делегации. Это обычные меры безопасности. Видели, как из тумана вынырнул самолет. Он долго кружился, а потом... Он летел очень низко над землей, стал сносить деревья, когда и как у него отлетело крыло, не видели, но оно валяется с одной стороны дороги, а самолет упал с другой. Видимо, пилот не чувствовал, что он уже низко над землей, говорят, видимость была не дальше 400 метров. Наши сразу рванули к самолету, хотели напрямик, от взлетки, но куда там! Болото! Даже наши машины проехать не могут. Тогда полетели в объезд, со стороны дороги на Печерск, развернули рукава и начали тушить. Не скажу, что был большой пожар, но жутко пахло керосином, и все понимали, что в любой момент топливо может загореться. Да и охлаждение нужно было. Что там внутри? Месиво. Этого лучше никому не видеть, я ко всякому привык, столько трупов на пожарах видел, но чтобы такое! Представляешь себе, когда на грибы наступаешь и они крошатся на части? Вот так и там. Люди. Не разобрать ничего. Скоро должен Шойгу прилететь и Нургалиев, говорят, что, может, даже Путин. Там действительно был президент. С женой. И почти все польское правительство.
А над головами уже вовсю сияло солнце. От утреннего тумана не осталось и следа. Голубое небо. Сейчас в это небо смотрели сотни глаз. Почему оно не было таким всего час-полтора назад. За что?
- Так, предъявляем удостоверения и проходим.
пустили чуть ближе. Когда в воздухе стал кружить вертолет МЧС с Сергеем Шойгу на борту, нас пропустили к воротам ЛИСа. Там уже был организован мобильный штаб. Возле этих ворот нам предстояло ждать почти двое суток, чтобы сразу же эту информацию передавать на сайты, информагентствам, выходить в прямой эфир и гадать - что же случилось с президентским самолетом.
У ворот ЛИСа
Через каждые 10-15 минут звонят из различных информагентств. Просят рассказать, что здесь происходит. А что рассказывать? Что привезли песок, чтобы дорогу сделать к месту катастрофы? Что прилетают и улетают, приезжают и уезжают высокопоставленные лица, которым уже устаешь вести счет? Смоленск такого никогда не видел. И лучше бы не видел вообще. Или польские журналисты, которые должны были снимать мемориал в Катыни, сами не могут осознать, как попали сюда, как снимают сюжеты о смерти своего президента? Или на воротах ЛИСа уже есть белые и красные гвоздики? Вот все это и рассказываем в прямом эфире, уже и не пытаясь запомнить имена компаний, агентств.
Пробуем как-то восстановить картину событий. Самолет из Варшавы должен был совершить посадку на аэродроме “Северный”, но из-за густого тумана пилоту предложили запасные аэродромы в Москве и Минске. Ходят слухи, что прилетало три самолета. Один приземлился на час раньше вполне удачно, другой улетел на запасной аэродром, а президентский четыре раза заходил на посадку и упал (как выяснилось позже, польский авиалайнер делал всего один заход на посадку, который и оказался для него последним. - Ред.). Говорят, это не первый случай, когда президент Польши приказывает садиться там, где это невозможно. Журналисты рассказывают друг другу, как однажды пилот не послушался Качиньского и не приземлился в условленном месте, и президент хотел его за это наказать. Говорят, что приземляться нужно было именно здесь, потому что польская компания снимала телемарафон, в финале которого президент должен был спускаться с трапа на смоленскую землю. Говорят много, мало рассказывают. Первая официальная информация о возбуждении уголовного дела поступила от Следственного управления следственного комитета при прокуратуре РФ по Смоленской области. Сухо, кратко, без ответов на вопросы.
Небольшая площадка у ЛИСа продолжает заполняться машинами с журналистами:  телевидение федеральное российское, польское, других государств. Пытаюсь научить коллег правильно произносить Катынь с ударением на первом слоге. Но они упорно говорят с ударением на втором, по аналогии с Хатынью. “Так говорил Путин”, - весомый аргумент против русского языка.
- Так здесь же дома жилые, - удивляются московские коллеги. - И завод, чуть дальше целый микрорайон. Так самолет в самом Смоленске упал! А нам говорили в области, ну, или под Смоленском.
Смотрю на карту одного из сайтов. Там обозначено место аварии. Смоленская область, в серединке, где и положено, Смоленск, а вот Печерск и “Северный” каким-то образом нарисованы в районе Шаталово.
Сергей Шойгу согласен дать комментарии. Пропуском журналистов на ЛИС занимается пресс-служба областной администрации.
- Так, только телевидение, только телевидение! - выкрикивают названия федеральных каналов, поляков пропускают беспрепятственно, а смоленских оставляют ждать за воротами. Не стоит десяти смолянам портить общую картину. Один из смолян, попавший к Шойгу, подходит к нам после, включает диктофон и рассказывает, что говорил главный спасатель страны. Странно, что сами журналисты понимают важность любой информации в такой момент, а вот пресс-службы почему-то не хотят делиться “эксклюзивом”.
Люди
- Когда на ЛИСе сделали мобильный штаб, нужно было организовать подход к месту катастрофы, - рассказывает сотрудник МЧС. - Стали ломать бетонный забор, правда, бульдозер застрял. Пришлось вытаскивать “Уралом”. Насыпали дорогу из песка. Но все равно вокруг болото. Привезли около ста пар резиновых сапог. Не скажу, что это спасло положение. Все равно все утопали в грязи, в болоте. Привезли полиэтилен, такой, как  для дачи закупают, “рукавами”, так вот на него и выкладывали останки, фрагменты тел погибших. Не очень изуродованы, по сравнению с остальными, тела пилотов. Практически сразу опознали ксендза. На нем был белый шарф. Его вещи остались в целости и сохранности. Ребята говорили, что нашли огромный золотой крест в два пальца толщиной. Обгоревших мало. Практически у всех оторваны головы, видимо, самолет или переворачивался, или срезало чем-то. Тела тех, кто был пристегнут ремнями безопасности, пострадали меньше. Некоторых собирали по кускам. На это невозможно смотреть, переборов себя, привыкаешь, работа обязывает, но сердце все равно ёкает. Самыми тяжелыми оказались гробы с охранниками, наверное, на них были бронежилеты. Странно, что не нашли никакого оружия в самолете. Привезли два дубовых гроба, наверное, для президента и жены, отдельно. Остальные, всего около 130, потому что не знали, сколько всего погибших, - на грузовиках. Эти были попроще, собирали со всех ритуальных агентств города, красные, желтые, фиолетовые. На взлетную площадку отвозили бульдозерами и “Уралами”, в первые помещалось семь гробов, но машины застревали, а во вторые - шесть, но они проезжали нормально. Так что стали перевозить только “Уралами”.
Спасатель рассказал, как только на место аварии кто-то приезжал, их просили освободить территорию. Правда, потом, чтобы продолжить работу, приходилось много раз согласовывать поход обратно. А людям хотелось скорее закончить все это. Те, кто приехал сюда встречать польскую делегацию еще утром, только спустя 24 часа смогли отправиться домой. Утром у моего знакомого дрожали руки. Может, просто не выспался. Может, нервы.
Люди, которые просто там работали, достойны похвалы. Уже ближе к ночи я услышала телефонный разговор девушки-милиционера, которая стояла в оцеплении. Первый раз я ее увидела в 11 утра на том же самом месте, где она стояла и сейчас. Уже измученным голосом она спрашивала, собираются ли их сменить. Она простояла 12 часов подряд на одном месте, не отходя ни на шаг, видимо, ей предстояло сдерживать толпу зевак и дальше.
- Как же вы меня сегодня достали своими расспросами, - устало говорит работница ближайшей автозаправочной станции. - Давайте без имени и фамилии. Я ведь практически ничего не знаю. Я давно работаю на этой заправке и к гулу самолетов привыкла. Утром слышала, что летит самолет, гудит, как истребитель. Только в конце рев стал чуть нарастать, а потом все, тишина. Ни взрывов, ни грохота. Если бы в ту сторону не помчались “скорая”, пожарные и не включилась сигнализация на аэродроме, я бы и не подумала, что упал самолет. Минут через пятнадцать вышла на улицу, в сторону катастрофы бежали люди. О том, что самолет мог бы упасть на заправку, я и думать не хочу.
Первыми свидетелями катастрофы стали водители, проезжавшие по дороге в момент падения самолета.
- Я увидел не сам самолет, а обломанные ветки на дороге и людей, бегущих в направлении обломков, - рассказывает таксист Сергей. - Сюда уже мчались “скорая” и пожарные. Я остановил машину, думал, что можно еще чем-то помочь, я бы и отвез пострадавших, если бы надо было. Успел даже фотографии на телефон сделать. Вокруг туман, да еще дымит все вокруг, жутко пахнет керосином. Для того чтобы понять, что живых нет, не нужно было быть медиком, хоть самих тел и не было видно.
Андрей и Саша, друзья 13 и 14 лет, гуляли неподалеку от места аварии.
- Сначала мы услышали шум, похожий на гул самолета, он долго, наверное, здесь летал, - рассказывает Саша. - А потом увидели его, он был огромный, так близко самолет еще не летал, он через деревья уже практически по земле пролетел и упал. Под самолетом в этот момент машин не проезжало, а вот недалеко отсюда ехали машины. Сначала на дороге остановилась “пятерка” или “шестерка”, из нее выбежал водитель. Потом стали подбегать другие водители. Андрей тоже туда побежал, но я остался здесь, наверное, потому что испугался.
- Я туда подбежал, но не совсем близко, - продолжает Андрей. - Обломки самолета дымились, но людей, которые летели в нем, я не видел. Успел схватить маленькую детальку, она еще горячая была, а потом приехали пожарные, милиция, всех стали разгонять. Деталь не покажу. А то отберете.
Кажется, это сон
Когда стемнело, стали задумываться о ночлеге. Отель “Новый”, который расположен прямо напротив места трагедии, был зарезервирован для польских журналистов. Гостиницы “Центральная” и “Россия” тоже оказались заняты. Московские коллеги успокаивали: “У нас палатки и спальники с собой, как-нибудь переночуем”. Кто-то остановился в гостиницах на окраине города. Смоляне на вопрос, где это находится, отвечали, что “далеко”. Гости только улыбались.
- По сравнению с масштабами столицы, 15 километров - это совсем недалеко, - объясняет коллега. В этот момент подходит девушка с вопросом: “А до Брянска далеко? А то здесь все гостиницы заняты”. Да нет. Недалеко. Около 150 километров. Тем журналистам, чьи издания имели в Смоленске свои региональные отделения, повезло больше, коллеги помогали им найти место для ночлега. Другие, не зная города, оставались у ворот ЛИСа даже ночью.
Утром 11 апреля периметр оцепления сузили. Теперь по дороге можно было проехать в Печерск, а с обочины вдалеке были различимы очертания разбитого самолета.
В два часа дня, ни минутой позже, на аэродром “Северный” приземлился самолет с премьер-министром России Владимиром Путиным. За последние сутки экс-президент приезжал в Смоленск уже второй раз. Церемония прощания с Лехом Качиньским прошла молча, если не считать приказаний, которые громким голосом отдавали польским и русским солдатам. Гроб с телом польского президента русские солдаты отнесли на постамент, окаймленный траурной лентой. Премьер-министр России и посол Польши в России Ежи Бар молча возложили кроваво-красные розы к гробу. Гимны обоих государств прозвучали перед отправкой тела на Родину. Почетные караулы сменились, польские солдаты отнесли гроб в самолет. Следом внесли букет красных роз. Владимир Путин и Ежи Бар проводили взглядом улетающего в последний раз Леха Качиньского. Поляки плакали, не скрывая слез. Вся церемония, около 40 минут, прошла в полном молчании. Ежи Бар на пару минут подошел к журналистам, сначала выразил свою скорбь на родном языке, затем обратился к нам со словами благодарности уже на русском.
Чуть позже по рядам журналистов пошел слух, что пока все были на церемонии, на место катастрофы привезли родственников. Это было то событие, которое караулили многие репортеры. Кто-то сразу бросился расспрашивать о родственниках очевидцев, искать, как можно к ним пробраться. А зачем? Что они нам скажут? И что мы им скажем? Самый глупый в этой ситуации вопрос: “Что вы чувствуете?” А вы не догадываетесь?
К вечеру у места катастрофы на самодельном мемориале: камне, который здесь недавно установили, уже лежали охапки цветов. В городе закончился запас белых гвоздик, поэтому преобладали красные. Но люди шли и шли, несли свечи, розы, хризантемы, венки. Вечером я пришла на место уже без удостоверения. Как смолянка. Как человек. Положила цветы, постояла у свечей. Люди приходили тихо, молча. Оцепления не было видно, и кто-то пробовал подойти поближе к обломкам самолета. Почти двое суток я пыталась добиться эксклюзивных фотографий, попасть на место, узнать информацию. И вдруг в этот момент поняла, что не хочу. Не могу идти туда, как на экскурсию. Там погибли люди, и неважно, был ли это президент, неважно, кто там летел, поляки ли, русские ли. У смерти нет национальности.
Город продолжает жить, нормально функционировать. Разговоры о трагедии не утихнут еще долго. Просматривая новости на сайтах, включая телевизор, до сих пор не верю, что это произошло в паре километров от моего дома. Кажется, это далеко-далеко. Кажется, что это сон.